Древнерусский поцелуй : Людмила Алексеевна Черная
«Еду из града вашего вон, не буди вашего целования на мне, ни моего на вас».
Псковская первая летопись
Значение поцелуя в древнерусской жизни трудно переоценить, поскольку почти в каждой жизненной ситуации, радостной либо печальной, поцелуй присутствует в качестве необходимого элемента то магического ритуала, то христианского символа, то народного обычая, то этикета. Само происхождение этого слова от корня «цел» см.: 19, с.220 говорит прежде всего о том, что целовать означало желать человеку целостности. От этого же корня слова «це-лизна», «целина», «целомудрие», «целоумие», «целоного-вати» (ходить прямо), «целый», «цельба», «цельбоносный» см.: 18 и др. Быть целым значило быть здоровым, но не только, поскольку в дохристианские времена «быть целым» охватывало гораздо более широкий спектр пожеланий.
В язычестве вместе с поцелуем передавали, а точнее — запечатлевали, скрепляли религиозно переживаемое пожелание целостности человека как определенного «тела». Самое главное, что определяет языческую культуру, это то, что человек воспринимал себя как телесный осколок мирового космического Тела, единого для всего сущего. По представлениям людей эпохи язычества, тело — это и есть человек. Его сущность скрыта в телесной форме, все изменения осуществляются в движении телесной материи. Предел перемен заложен в формальной ограниченности тела. Каждая часть человека несет на себе отражение мирового космического «Тела» в полном объеме (отсюда «микрокосмом» мыслился не только человек, но и любой объект живой и неживой природы).
Тело как форма упорядоченного Космоса противопоставлялось бестелесности, бесформенности неупорядоченного Хаоса. По определению Мирчи Элиаде, мифический дракон, восстающий против Космоса и стремящийся разрушить его, воплощает в себе образ не только морского чудовища, перво-змея, но и бескрайних космических вод, мира теней, мрака и смерти —Хаоса. Отсюда столь важное значение, придаваемое телу-форме. Все негативные силы, явления, существа, даже человеческие эмоции (ярость, гнев, тоска и т.п.) так или иначе связаны с Хаосом, выходят из него, являются его порождениями. У них либо отсутствует свое тело и тогда они принимают форму других существ, либо они наделены незавершенной, ущербной формой (телом). Хаотичность, мешанина всеобщей телесности в Древней Руси преодолевалась формой, которая сразу же делала кусочек общего мирового тела самостоятельной единицей бытия. Отсюда сохранить форму-целостность значило сохранить не просто здоровье, но и жизнь, а также себя как микрокосм, противостоящий хаосу, не дать себя на растерзание бестелесному неупорядоченному злу.
Границы в «телесном» мировосприятии играли самую важную роль, они обозначали стык мира живого и мертвого, чистого и нечистого, «этого» света и «того». Поэтому все отверстия в теле человека, все отверстия в доме и около него (печь, колодец, окно, дверь) могли привести в тело чело-
века или в его дом нечистую силу. «Границы» надо было защищать, особенно в пограничное время (полночь, полдень, время между полночью и рассветом и соответствующее ему в годовом цикле время от зимнего солнцестояния до весны) или на пограничном пространстве (перекресток дорог, порог дома, межа, кладбище, край леса и т.д.). Отверстия в теле человека осмысливались как те же границы с остальной телесностью мира и также подлежали защите. В апокрифе о сотворении первого человека говорилось о множестве отверстий в его теле, которые сделал дьявол палкой (пока сырой глиняный человек лежал без присмотра Бога) с целью навредить божьему созданию, ведь через эти отверстия в тело вошли болезни и нечистая сила.
Рот, глаза, уши, ноздри и прочие «дыры» человеческого тела подлежали постоянному контролю. Особо значимыми считались глаза и рот, поскольку через них не только могла войти нечисть в тело, но и человек посредством взгляда, голоса, поцелуя и мог влиять на окружающий мир. Громкий сильный голос помогал отпугивать нечистую силу, так как граница воздействия человека на нее проходила там, куда достигал его голос. Так, при рождении ребенка, при отпугивании весенних змей, зверя, града, холода, злого человека и другой опасности надо было громко крикнуть, встав на высокое место.
Голос представлялся чем-то материальным, осязаемым, поэтому его можно «перековать», можно поменяться голосами, взять себе голос птицы, зверя, отнять певческий голос у другого человека, передать вместе с голосом болезнь, напасть и т.п. Неожиданная утрата голоса, хрипота, срывающийся голос и тому подобное представлялось в определенные моменты знамением о близкой смерти или не-счастьи (например, во время венчания, исполнения колядок, других обрядах). Опасным считалось услышать незнакомый голос во сне или наяву.
Глухота, отсутствие звуков в противоположность голосу признавалась знаком «того света», поэтому при покойнике говорили шепотом. Как только покойник покидал родной дом, он переставал слышать, переходил в мир глухих, то есть в загробный мир.
Взгляд, как столь же материальная вещь, что и голос, осмысливался амбивалентно: он мог быть добрым и злым. Заглядывая в печь, можно было и прогнать покойника и вызвать смерть (если в печь заглядывали после похорон, то избавлялись от страха перед умершим; если же в печь заглядывала невеста, то она желала смерти родителей жениха). Запрет и призыв, заложенные в силе взгляда, срабатывали при общении с потусторонним миром подробнее см.: 15; 16.
Все это вместе взятое и делало поцелуй той заветной «печатью», с помощью которой закреплялась целостность того или иного тела. Сила поцелуя могла быть направлена не только на человека, но и на все остальные части макро-космического Тела. Например, целование земли, заменившее поедание земли, считалось у древних славян самой страшной клятвой, нарушение которой могло повлечь смерть. С принятием христианства землю заменил крест, а крестное целование стало официальной юридической процедурой при всех важнейших частных и государственных актах. Целование креста как присяга прослеживается во многих источниках (договорных грамотах русских князей, летописных повестях, церковно-учительных произведениях и т.п.). Так, например, в договорной грамоте Дмитрия Ивановича (Донского) в 1375 году говорилось: «А што ти слыша ото крестьянина или от поганина о нашем добре…, а то ти нам поведати по правде, по целованью, без хитрости» 6, с.95. Новгородский посадник должен был судить суд «право по крестному целованию» 14. Правда, крестное целование можно было отменить (снять, сложить), что позволяли себе князья и власти: «А к Олдьгерду ти и к его братьи… целованье сложити», «А что послове княжи Михайлове целовали крест к Новугороду, с тых Новгород целованье снял» 3, с.98; 4, с.95. Однако, нарушение крестного целования считалось тяжким грехом, когда, как пишут летописцы, «взяв (город) чрез крестное целование», «отложив с себе целование», «скинув крестную грамоту» и т.п., кто-либо преступал клятву, скрепленную целованием креста.
Христианство внесло существенные коррективы в восприятие человека, перенеся акцент с тела на душу. Теперь в человеке видели прежде всего духовное начало, вдунутое Богом при сотворении Адама, а уж потом плоть, греховную по своим задаткам. Христианство отвергало все, связанное с языческим отношением к человеку. «Святое целование», происходившее в пасхальные праздники Воскресения Христова, символизировало всеобщую любовь и братство, независимое от социального положения, ведь троекратно целовали друг друга на протяжении 40 дней после Пасхи первые встречные на улицах, невзирая на возраст, пол, положение, богатство, происхождение и т.д. «Домострой» XVI века содержал указания, как именно должны целовать друг друга «христосующиеся»: «…дух в себе удержав, поцеловати-ся, а губами не плюскати» 5, с.72.
Еще в 1200 году был известен на Руси в составе Монастырского устава «Чин целования» в Светлое Воскресение, описывающий церемонию во всех деталях. Основное место в нем отводилось священным поцелуям — сначала Евангелия, потом игумена, затем остальных присутствующих на богослужении.
Столь же распространенным было и остается обрядовое целование икон, священных предметов, руки или края облачения церковного иерарха и пр. Поцелуй в религиозных обрядах знаменует преданность и верность. Вот, к примеру, как об этом писал в «Слове о законе и благодати» первый русский митрополит Иларион в середине XI века: «Еже целование архангел даст девици (деве Марии), будет и граду сему», «Мощи их с любовью и верою целую» 17, c.48, 61.
Не случайно также знаменитый поцелуй Иуды стал символом дьявольского предательства.
Древняя Русь и после принятия христианства не отказалась от языческого толкования поцелуя, соединив его с библейским. Особенно живучими оказались дохристианские представления о нем в народной среде, где язычество никогда не уходило в небытие. Смысл, вкладываемый древними русичами в действо целования, во многом оставался прежним.
Поцелуй был наивысшей формой выражения преданности, доброжелательности, как по отношению к родственникам, так и по отношению к друзьям, знакомым, в особенности, гостям. Древнейшие русские письма на бересте — берестяные грамоты, которых в одном Великом Новгороде археологи насчитывают уже около тысячи — знают две основные формы обращения: поклон («поклоняние») и целование («целовь») см.: 20. Первое как бы общепринятое вежливое обращение к адресату, второе же — более значимое, выражающее наивысшую форму привязанности, уважения, любви.
Ритуальное значение поцелуя сохранялось во многих обрядах и обычаях на протяжении столетий. Так, свадебный ритуал был наполнен символически значимыми поцелуями: перед венчанием молодые целовали замок на дверях храма, чтобы удвоить крепость брачных уз (замок, кстати, обыгрывался и как сексуальный образ женского полового органа, а ключ, соответственно, мужского); в некоторых местностях после свадьбы молодая и свекровь должны были поцеловать друг друга под сердце, чтобы в доме был мир и любовь см.: 1; а жених целовал тестя в плечо; при вручении подарков невеста целовала гостям руки, а жених кланялся; на свадебном пиру молодые целуясь «подслащивали» и «очищали» своими поцелуями вино гостей, кричавших «горько» или «сорно вино». Молодых заставляли целоваться также возгласом «Медведь в углу», поскольку медведь олицетворял жениха, на этот возглас невеста должна была возразить «Петра Иваныча люблю» и поцеловать жениха 2, c. 168.
Столь же наполнены поцелуями были и похороны. При прощании с покойником в церкви его следовало целовать в губы, как бы замыкая для него «этот мир» и отдавая свою любовь. На поминках по усопшему также присутствующие целовали друг друга в губы, но уже с другим чувством, как бы замыкая свой круг на «этом свете», радуясь и веря, что покойник радуется вместе с ними, созерцая их с «того» света. Это повальное целование на поминках очень удивляло иностранцев, посещавших Россию в XVI—XVII ве-
ках11, с.430, 441, впрочем так же, как и поцелуи при приеме гостей.
Гостевой поцелуй — поцелуй особый, наполненный большим смыслом, поскольку гость в Древней Руси — это посланец судьбы, могущий как улучшить, так и ухудшить жизнь хозяев. Гостя надо «задобрить» угощением почти так же, как задабривали языческих богов жертвоприношениями. Ему нельзя ни в чем отказать, его надо заставить съесть всю еду и выпить все питье, ему надо предложить ночлег и всячески угождать. Поведение гостя регламентировалось рядом ограничений. Ему нельзя было самостоятельно беседовать с женщинами в доме или кормить домашних животных. Только хозяин дома, играющий самую активную роль, мог призвать жену для совершения гостевого поцелуя. Обряд этот подробно описал Григорий Котошихин в XVII веке: «… перед обедом велят выходити к гостем челом ударить женам своим. И как те их жены к гостем придут и станут в палате или в избе, где гостем обедать в большом месте, а гости станут у дверей, и кланяются жены их гостем малым обычаем, а гости женам их кланяются все в землю; и потом господин дому бьет челом гостем и кланяется в землю ж, чтобы гости жену его изволили целовать, и наперед, по прошению гостей, целует свою жену, потом гости един по единому кланяются женам их в землю ж, и пришед целуют, и поцеловав отшед, потому ж кланяются в землю, а та, кого целуют, кланяется гостем малым обычаем; и потом того господина жена учнет подносити гостем по чарке вина двойного или тройного, сзельи…» 7, с.147-148. Если вдруг кто-то отказывался поцеловать хозяйку, его могли выгнать из дома навсегда, по свидетельству Павла Алеппского, ар-хидиякона Антиохийского патриарха Макария, посетившего Россию в XVII столетии 10, c. 164.
Магический поцелуй использовался наравне с клятвами, заговорами, заклинаниями, гаданиями и другими подобными действиями. Так, скот (в особенности, коров) целовали в лоб поцелуем-оберегом с охранительной целью при различных эпидемиях или угрозе здоровью животных. Магия пронизывала целование в «Прощеное воскресенье» перед Великим постом, когда многими поцелуями люди ис-
прашивали друг у друга прощение грехов и обид, а также прощались на время Великого поста, который рассматривался как временная смерть 1. Черная магия также прибегала к ритуальному поцелую. Так, по свидетельству этнографов, колдунья должна была отречься от Христа и при этом поцеловать замок церковной двери перед тем, как в церкви запоют «Христос воскресе» в пасхальную ночь.
Любовный поцелуй в древнерусском обществе считался настолько интимным делом, что нигде в литературных источниках не описывался. Но в народных играх и обрядах любовный поцелуй присутствовал многократно. Так, в хороводах восточных славян часто участвовал заяц («Заинька») как мужской символ: в центре круга стоял «заяц», которого участники хоровода просили поцеловать ту или иную девушку, свить венок для нее (разорвать венок означало потерять девственность, то есть ту же целостность).
В официальной литературе христианская точка зрения на женщину как «сосуд греха», увлекающий вслед за Адамом, совращенным Евой, каждого мужчину в омут греховности через угождение плотскому вожделению, делала описания любви и любовных утех невозможными. Женская красота «душу и тело губит», как утверждалось в «Прологе» 13. Только при переходе от средневековья к Новому времени в России появились первые лирические стихи, описывающие любовные переживания, причем, как написанные мужчинами, так и женщинами. А в середине XVIII века уже описывались бурные любовные страсти с «целованием», к которому героиня чувствует себя готовой с первого взгляда на своего возлюбленного: «Тотчас готова целование дать…» 12, c.135.
Наконец, о «сексуальном» поцелуе. Эротическое начало искони присуще всем видам поцелуя 8; 9. Но наиболее мощной продуцирующей силой обладал откровенно сексуальный поцелуй. О нем можно судить как по уже упоминавшемуся обычаю целовать замки у дверей храма перед венчанием, так и по ряду других фактов. В частности, особую сексуальную энергетику являли собой образы медведя, зайца, аиста, гуся, рака, змея, ужа, червяка и других животных, поцелуй с которыми олицетворял брачный союз.
Особенно обыгрывалась и подчеркивалась плодовитость «белых пчолых ярых зайцев» («пчолых» по аналогии с пчелиным роем как символом плодородия и «ярых» по аналогии с весенней ярой силой солнца). В некоторых местностях существовал обычай, зафиксированный этнографами уже в XX веке: при первом весеннем выгоне скота женщины всей деревни целовали пастуха, чтобы коровы активнее «гуляли» с быком.
Сексуальной значимостью в Древней Руси наделялись и многие предметы: печь, символизировавшая женское лоно (в печи «перепекали» недоношенных детей, которые рождались как бы заново, отсюда обидное «Из-под печки тебя вытащили»); горшок, имевший как и человек «горлышко», «ручки» и «ножки»; дверной замок; дежа (деревянная кадка для заквашивания теста) с мутовкой и др.
Сколь ни разнообразен был древнерусский поцелуй, он все же нес в себе глубинный смысловой пласт языческих представлений о человеке как целостной телесной форме. Христианская концепция человека лишь скорректировала их, наполнив духовным религиозным значением. А Новое время отделило светскую культуру от религиозной веры, в чем-то вернувшись к языческим истокам, а в чем-то уйдя далеко вперед.
#паста